Дом с привидениями

Помимо природных объектов в нашей области у туристов пользуются большой популярностью различные индустриальные объекты, как периода Карафуто, так и послевоенные.

Мало кто из туристов, посещающих Холмский район, не останавливался у стен обветшалого здания в селе Яблочное, которое с легкой руки журналистов окрестили, как «Дом с привидениями». Сахалинцы, говоря про это здание, употребляют поэтичные эпитеты «сталинский ампир или псевдобарокко по-сахалински». Это неудивительно, ведь строений со столь помпезной архитектурой у нас в регионе раз-два и обчелся. Приезжие туристы в своих блогах тоже частенько публикуют фотографии этого места с небольшими приписками, которые максимум содержат фразу «Здание СахТинро».  Туристы рассказывают, что турфирмы, в которых они заказывали экскурсии на мыс Слепиковского, просто делают остановку возле здания, предлагая его сфотографировать, и гиды с экскурсоводами, увы, ничего не рассказывают.

На сайте Холмского муниципального естественнонаучного музея мы можем найти лишь краткую запись: «Многие сахалинцы почти уже не помнят красивое, оригинальное здание в п. Антоново, где до 1975 г. располагалось Сахалинское отделение Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии СахТИНРО. Этот институт возник после освобождения Южного Сахалина в 1945 г. на базе аналогичного японского научно-исследовательского учреждения в поселке, который в те годы назывался Ракума».

На сайте Сахалинского филиала федерального государственного бюджетного научного учреждения «Всероссийский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии», об истории здания СахТИНРО в Антоново только крохи - датой строительства здания СахТИНРО в поселке Антоново значатся 1952-1956 гг.

И о поселке  Антоново тоже особо никакой информации нет. Разве что эта: «Недалеко от Холмска на пологом мысу расположено селение Антоново, в котором  находится Сахалинское отделение Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии, разрабатывающего научные основы добычи морских богатств и их воспроизводства».

Но найти кое-какие интересные факты об учреждении и поселке можно благодаря портретной галерее, которая размещена в разделе «История института» на сайте всё того же Сахалинского филиала ФГБНУ «ВНИРО».

Меня заинтересовал, конечно же, один из первых руководителей СахТинро, Александр Николаевич Пробатов, который возглавлял институт с 1947 по 1952 год, и чья судьба тесно переплелась с поселком Антоново.

Казалось, я должна была заинтересоваться самым первым руководителем - Дмитрием Сергеевичем Песковым, но я знала, что его судьба прочно вплетена в историю Широкопадского района. Имя Дмитрия Сергеевича было одним из первых, с кем я познакомилась при изучении истории поселка Комсомольского на реке Най-Най при планировании летнего похода от Александровска-Сахалинского до Бошняково. 

Фамилия Александра Пробатова меня привлекла совершенно случайно. Подумала, а не является ли он родственником нашего русского писателя-эмигранта Михаила Пробатова? И каково же было удивление, когда Михаил Александрович оказался его сыном! Признаюсь, для меня это было настоящим чудом и радостным событием, ведь Михаил Пробатов писатель и наверняка у него есть описание истории его семьи, где можно прочитать и о Сахалине. Чутье не подвело.

Но сперва справка об авторе.

В ночь с 6 на 7 сентября 2014 г. во Франции в городе Лиможе на 68-м году жизни скончался талантливый русский (израильский русскоязычный) писатель Михаил Пробатов. Жизнь его была очень непростой. Два деда Михаила пали от рук большевиков. Дед по отцовской линии, священник, был зарублен шашкой прямо на амвоне, дед со стороны матери расстрелян в 1937-м. Родители Михаила – Александр и Ида Пробатовы – были учёными-ихтиологами, и судьба бросала их из Москвы, где в 1946 году родился единственный сын, то на Южный Сахалин, где они пережили страшный 1953 год, то в Калининград, где сын окончил среднюю школу.

Сегодня с радостью делюсь с сахалинцами, краткими, неоднозначными строками о Сахалине, принадлежащими перу Михаила Александровича Пробатова, сыну того самого руководителя института. В них отражен дух того сложного времени, той эпохи. Эти строки собраны мной из разных работ и рассказов, поэтому они немного хаотичны.

Воспоминания М. Пробатова.

Отрывок 1-й

В 1947 году И. В. Сталин потребовал  значительного увеличения добычи океанической рыбы. Было, кажется, по этому поводу специальное постановление Верховного Совета, но, вернее всего, – просто распоряжение по министерству рыбной промышленности. В том же году в этой связи мой отец, профессор Александр Николаевич Пробатов, направляется на Дальний Восток в качестве директора Сахалинского отделения Тихоокеанского института - СахТИНРО.

СахТИНРО помещалось в небольшом таёжном посёлке Антоново, на берегу Татарского пролива, двадцатью километрами севернее порта Холмск. Одновременно отец являлся в те годы негласным представителем Министерства рыбной промышленности на Дальнем Востоке. Под его руководством были приняты во исполнение воли партии и правительства столь решительные меры, что к началу 50-х годов активным промыслом в Японском море и на Юге Татарского пролива было полностью уничтожено сахалино-хоккайдское стадо тихоокеанской сельди. Соленая селёдка поступала на стол советского человека бесперебойно. Сталин подобные подвиги всегда оценивал по заслугам. Но ситуация оказалась затруднительна. Отец был женат на еврейке, дочери врага народа, расстрелянного в 1937 году. И с нами на Южном Сахалине жила моя бабушка по матери, освобождённая условно-досрочно после раковой операции - со справкой об освобождении вместо паспорта на руках.

Отрывок 2-й

Это было в сахалинском посёлке Антоново, о котором я здесь уже писал. Отец там был директором СахТИНРО. Угрюмым строем тёмных елей спускалась крутыми склонами сопок к нашему посёлку сахалинская тайга. А до полосы прибоя было не больше ста метров. В одно окошко дома я видел сопки, а в противоположное – море. Невозможно это забыть. Я тогда постоянно смотрел на эти величественные природные явления, над которыми будто звучала строгая и грозная музыка. Поэтому я помню себя чуть ли не с трёх лет. И вот я вспомнил, как мы с бабушкой и папой стоим на деревянном причале и вглядываемся в бушующий штормом простор. А там, далеко, бьётся на волне, рискованно удерживаясь на якоре против ветра и отлива, маленький сейнер. И все вокруг говорят, что ему надо сниматься и уходить в море. Сорвётся якорь или лопнет цепь, понесёт на рифы, не выгребут тогда против отлива, и конец… В Холмск им надо уходить. Что за якорную стоянку здесь придумали?

Но на борту этого сейнера моя мама – начальник рейса, и отец, и бабка знают, почему судно бросило якорь в таком опасном месте и в такую погоду.

Лицо бабушки совершенно безмятежно. Её длинные, густые, вьющиеся, совершенно седые, серебряные волосы летят по ветру, покой и упрямая сила в лице и чёрных глазах так значительны, что она напоминает волшебницу. И она держит меня за руку, или, вернее, я уцепился за её руку, потому что спокойна она одна. Отец в ярости и страхе.

- Вот ваша сумасшедшая дочь! Вы посмотрите… идиотка! Петрович, - кричит он диспетчеру, который сидит на вышке в деревянном скворечнике, – передай Фридлянд, что я запрещаю вываливать шлюпку категорически! – а тот только безнадёжно машет рукой.

И вот уже видно, как маленький бот застыл на мгновение на гребне и ухнул в пропасть. Долгие секунды тянутся, пока он снова не вынырнет и снова, будто в воздухе, растает. И видно, что в шлюпке, вцепившись рукой в чьё-то широкое плечо, кто-то стоит. Это мама. Она не хочет вымазаться в мазуте. На ней нарядное платье. Её бронзовые волосы горят на солнце огнём, и она машет рукой. Вокруг нас толпятся рыбаки. И какой-то человек в тело-грейке, накинутой прямо на голое, покрытое синей татуировкой тело, говорит отцу, улыбаясь с блеском стальных коронок:

- Вот баба у тебя, начальник. Не знаю даже завидовать – не завидовать…

- Не завидуй, бесполезно, - с угрюмой гордостью отвечает отец.

И уже бот зашёл в лагуну, где волны нет. Слышен  дробный  прерывистый стук двигателя. Слышен молодой мамин голос:

- Мишу-у-утка-а!

Бабушка с улыбкой произносит:

- В таком лёгком платье. Она простудится, - бабушка вдруг переводит дыхание, и очень заметно, что она тоже волновалась, сильно волновалась, но это было у неё где-то внутри – нельзя же показывать страх судьбе, это опасно.

Когда шлюпка подходит к причалу, сразу несколько сильных рук подхватывают маму и осторожно ставят перед нами. Рыбаки её очень любили:

- Ида! Ида!

Платье её совсем облепило, она промокла насквозь и продрогла. Смеётся, и на ругань сквозь смех диспетчера, который что-то кричит ей сверху, она отвечает:

- Петрович, голову не морочь, десять литров спирту ребятам привезла!

И она схватила меня на руки:

- Читай, читай, Мишутка, ты не забыл?

Зарываясь лицом в её холодные, мокрые, солёные волосы, вдыхая восхитительный, живой и свежий запах водорослей, который всегда в те годы витал вокруг неё, я читаю: «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет. Он бежит себе в волнах на раздутых парусах…»

Отрывок 3-й

Помню странные дни, наступившие после 5 марта 1953 года. Там, где мы жили в то время, немногие горевали по поводу смерти Сталина. Но напуганы были все. Отец настрого распорядился, чтоб над каждой избой висел траурный флаг. А над нашей избой флаг был алого шёлка, его сделали из маминого кашне. Помню, как гудели на рейде пароходы, гудел рыбозавод, гудел остановившийся напротив посёлка поезд узкоколейки.

- Что ж теперь будет, Александр Николаевич? – спросила бабушка.

- Как что? Интеллигенцию станут сажать, что ж  ещё? Но... С другой стороны, вы знаете, я говорил с рыбаками, и у меня впечатление, что люди уже на грани. Возможны перемены, потому что…

Бабушка:

- От северных оков освобождая мир, лишь только на поля, струясь, дохнёт Зефир, лишь только первая позеленеет липа… –  вы думаете, Александр Николаевич?

- Видите ли… Всегда следует надеяться. Но, - он помрачнел: - Оттоль сорвался раз обвал, и с тяжким грохотом упал, и всю теснину между скал загородил…

- Да. Сталин! – сказала тогда бабушка со значительным ударением.  – Сталин!

- Перестаньте философствовать, - вмешивается смеющаяся мама (она тогда часто смеялась). – Всё будет просто замечательно.

- Ида! – строго говорит бабушка. – Ты ребячишься…

Тогда отец часто уходил на берег к палаткам, в которых жили завербованные на путину, только что освободившиеся зэки. Он подолгу сидел там, курил махорочные цигарки и слушал. Он слушал, а люди говорили, говорили. Они тогда не могли наговориться. Они рассказывали. Они спрашивали, но он только отрицательно мотал головой. Никто ничего не знал.

Другие рассказы Михаила Пробатова можно найти в сети интернет. Например, рассказ «Орден» из сборника «Я - Беглый».

Что же касается удивительного здания с причудливой архитектурой, оно продолжает ветшать и разваливаться. Оттуда съехали последние работники поликлиники, и после пожара туристы теперь там делают фотографии в готическом стиле.

А. Петрова.